Виктор Самир - Тысяча первая ночь и утро следующего дня

– Вот здесь и был начертан этот символ – квадрат в треугольнике. – пояснил Джон и продолжил:

«И снова мрак окутал небо, и среди гор поднялись песчаные столбы и вихри. Погонщик просил господина: «О, тот, кто заслуживает доверия! Сделай так, чтобы камень на твоей руке указал нам дорогу! Пусть его свет разгонит тьму ночи!» Но господин произнёс слова: «Камень сделал своё дело и должен исчезнуть…», и мы отправились в путь, находя дорогу лишь по редким звездам… Те из нас, что сбились с пути, присоединились к тем, кто уже лежал в гробницах. А что до меня, то Аллах великий спас меня, так как ему угодны были мои несчастья, пытки и испытания, и я сел на верблюда и нашел дорогу, ведущую прочь от этих гор, и поспешил уйти от них. И тогда я произнёс имя Аллаха великого…»

Джон отложил в сторону свой блокнот и протёр очки.

– Ну вот, собственно, и всё! На этом повествование обрывается, и мы так и не узнаем, что же случилось с рассказчиком, – сумел ли он добраться до обитаемых мест на своём верблюде, или же пески пустыни поглотили его без остатка. Что скажете?

– Уж больно всё напыщенно и витиевато. Это действительно какая-то сказка!

– Неудивительно. Особенность арабских документальных источников как раз и заключается в том, что они во многом поэтичны и иносказательны. Если бы не эти поэмы и предания, то многие события тех времен были бы нам вообще неизвестны. Где в средневековых западных хрониках вы найдёте такое же обильное поэтическое цитирование, как в арабских документах? Да нигде. А здесь, на Востоке, даже серьёзное официальное повествование нередко может называться, к примеру, «Жемчужное ожерелье событий», «Символ счастья и славы» или же «Блеск метеора» Но наш документ, разумеется, есть сказка. Все эти байки о печени кита и о роге дьявола, всадник на медном куполе, джинны из горы, сорок дней скитаний по пустыне… Сорок – вообще характерная для Востока цифра. Если разбойников, то сорок. Если война, то длиться она будет сорок лет, ни больше и ни меньше. Что ещё вы хотели от сказки? Можно было бы спокойно о ней забыть, если бы не одно, внезапно обнаруженное обстоятельство…

Человек по имени Персенебу, о котором есть упоминание в документе, действительно существовал, и его гробница и сейчас расположена невдалеке от пирамиды! Вот только открыта она была намного позже – через несколько лет после того, как на аукционе был продан этот документ! До этого гробница была совершенно неизвестна! И в ней есть и имя «Того, кого лично знал царь», и эти рисунки на стенах, и дочь Персенебу с цветком лотоса… Поразительно! Ведь всё это было скрыто в толще скалы до недавнего времени! А это означает, что наш документ никак не может быть выдумкой или подделкой! Его автор действительно провёл ночь в той скальной гробнице тысячу двести лет назад в поисках убежища от песчаной бури. Пусть изложение событий и грешит некоторым перебором, но это скорее претензии к стилю. А вот угадать или выдумать такие подробности рассказчик никак не мог – он действительно был там! А раз так, то мы можем с определённым доверием отнестись и ко всему документу в целом.

И тут наша сказка стала принимать вполне реальные очертания. Обнаружилось много чего интересного. Для выяснения всех обстоятельств пришлось изучить массу документальных источников, прежде чем стало понятно, какая тайна скрывается между этих строк.

Здесь, джентльмены, нам предстоит познакомиться с основным действующим лицом во всей этой истории, если можно так сказать, – с нашим главным героем, тем самым господином, который возложил на своих подданных нелёгкую задачу по открытию каменных гор…

Джон умел делать паузы в нужном месте. Как ловкий фокусник, дразнящий публику ожиданием чуда, он тонко чувствовал настроение аудитории и не торопился вытаскивать кролика из шляпы. И хотя вся аудитория состояла из одного только Виктора, казалось, что ему не составило бы никакого труда держать в напряжении и целые толпы слушателей. Виктор сгорал от нетерпения узнать, кто же сейчас явится перед ним в качестве главного персонажа, что это будет за человек и каково будет его имя. Доведя паузу до состояния высшей степени загадочности и неопределённости, Джон лукаво прищурился и продолжил свой рассказ:

– Уверен, что имя, которое я сейчас назову, не скажет вам абсолютно ни о чём. В отличие от Наполеона или Александра Македонского, этот человек не удостоился чести попасть на страницы учебников истории. Его имя и дела известны, пожалуй, только узкому кругу историков-востоковедов. А поскольку с недавних пор я почти что историк, – рассмеялся Джон, – то и возьму на себя смелость представить вам эту незаурядную личность.

Итак – Абдаллах Аль-Мамун, седьмой халиф из династии Аббасидов. Повелитель правоверных, реформатор, политик, покровитель наук, ценитель искусств, а также жестокий и беспощадный правитель, не пощадивший даже собственного брата на пути к власти. На первый взгляд – типичный портрет деспотичного правителя, дошедший до нас из глубины веков; этакий образованный, но в то же время коварный и вероломный восточный царь, персонаж из сказок «Тысячи и одной ночи». Тут мы, кстати, нисколько не ошиблись: и он сам, и его брат Аль-Амин, и его отец, прославленный халиф Гарун Аль-Рашид, стали героями нескольких занимательных рассказов в сборнике «Тысячи и одной ночи». Такое уж тогда было время – люди больше, чем сейчас, верили в сказки… Многие события из его жизни нам, европейцам, живущим в двадцать первом веке, будет трудно или даже невозможно понять. Это не только тысяча двести лет, разделяющих нас по времени, но и совершенно другая культура, религия, восприятие мира. Труднее нам ещё и оттого, что мы уж слишком очарованы тем таинственным покрывалом сказки, небрежно накинутым рукою последующих поколений на всё то блистательное время, когда посреди песков возникали шумные города; утопающие в роскоши дворцы были средоточием богатства и славы; а вдали от посторонних глаз, в тени гарема, плелись изысканные и коварные интриги…

Тишина багдадской ночи, благородные халифы и мудрые визири, тусклый свет медной лампы, невероятные похождения Синдбада – всё это было, конечно же, только на страницах книги. В повседневной реальности, которая случается порой куда более изощрённее любой сказки, всё обстояло намного прозаичнее и приземлённее. Для рядового жителя Багдада, перенёсшего целый год осады и невиданные разрушения города во времена «Войны между братьев», деяния халифов представлялись куда менее возвышенными и благородными.

Если отбросить романтический образ мудрого и просвещённого правителя, воспетый на страницах «Тысячи и одной ночи», то мы увидим, что все двадцать лет правления Аль-Мамуна были сплошной чередой военных походов и карательных экспедиций. Волнения и мятежи были обычным явлением для тех дней. Беспокойные соседи, внутренние враги, религиозные противоречия – всё это требовало жёсткой абсолютной власти. Используя эту власть, ему удалось вновь объединить арабский халифат, расколотый надвое гражданской войной. Войной, в которой ему пришлось противостоять собственному брату, Аль-Амину. Хотел он того или нет, но даже смерть его брата не положила конец противостоянию. Должны были пройти ещё долгие годы, прежде чем мир снова воцарился в Багдаде. Покончив с войной, он направил свои силы на возвращение империи былого могущества. Завоевательные походы арабов к тому времени уже давно прекратились, и Аль-Мамуну с трудом удавалось сдерживать свои границы в существующих пределах. Один поход следовал за другим; на смену гражданской войне пришёл священный джихад против неверных византийцев.

Но было бы неправильно думать о нём только как о жестоком и властном самодержце, хотя и этого никак не отнять. К счастью, в его характере не было той страстной необузданности и маниакальной деспотичности, переходящих порой в бесцельную жестокость, столь свойственных многим из его современников. Скорее наоборот – в большинстве своих поступков халиф был весьма кротким и добросердечным правителем, насколько это вообще было возможно в те времена. А времена были не из лёгких. В небе господствовали ястребы, а голуби не жили долго. Взять хотя бы его прадеда, халифа Аль-Мансура, печально известного своей ужасной коллекцией мумифицированных тел. После смерти основателя династии в комнате, ключ от которой он всегда носил с собой, обнаружился целый склад из высушенных тел его заклятых врагов – алидов13. Поражает даже не сама чудовищность деяния, а системный подход к истреблению – у каждого трупа, от старика до младенца, в ухе была табличка с точным указанием его имени и родословной.

Среди многочисленных представителей породившей его династии, большинство из которых прославились своими дурными качествами, Аль-Мамун стоит как бы особняком, во многом благодаря выдающимся научным деяниям. «Передают также, что не было среди халифов из потомков Аль-Аббаса халифа более сведущего во всех науках, чем Аль-Мамун. И было у него каждую неделю два дня, когда он устраивал диспуты ученых, и садились в его присутствии состязающиеся, из числа законоведов и богословов, по разрядам и чинам…» Конечно же, халиф не мог быть учёным в прямом смысле этого слова, он всего лишь мудро и прозорливо покровительствовал наукам в то время, когда другие ему подобные предавались безделью или погружались в болото чувственных наслаждений. Надо было иметь твёрдый характер и подвижный ум, чтобы, обладая неограниченной силой и властью, избежать пустого времяпровождения и заставить себя проявить качества истинного властелина. Только весьма образованный и просвещённый человек мог бы оставить о себе память не только в официальной истории, но и в устных преданиях. Именно в этом качестве халиф и был прославлен в сказках «Тысячи и одной ночи», в рассказе «Про учёного человека и халифа Аль-Мамуна».